Несколько лет назад, после ежедневного подъема на каскад во время прогулки с Отто, мы с одной милой девушкой сидели на скамейке внизу, а Отто устало валялся в травке рядом.
К нам подошел один парень, и попросил “полюбить”, то есть погладить собаку.
– Нет – ответил я резко.
– Почему? – спросил он?
– Он не любит, когда к нему лезут незнакомые… и осекся, чтобы не сказать “парни”
Правда, не любит. Терпит, но не любит. Когда девочки подходят, ему нравится. Возможно, потому, что они более искренни в своем общении с ним. Или потому, что он мальчик.
А незнакомым он правда не доверяет. Если он где-то далеко во время прогулки нюхает травку, а ко мне подойдет кто либо, он оставит свое увлекательное занятие, и придет посмотреть на незнакомца, сядет рядом, и не оставит меня в наедине с ним ни на секунду.
Но не об этом речь. Этот парень постоял, помялся, и ушел. Затем вернулся, и сказал
– У меня тоже была собака. Тоже овчарка. Она месяц назад сдохла.
– Сдохла? – в этом слове я улавливаю неуважение к жизни … и настороженно отношусь к человеку, который о своей собаке скажет “сдохла”. Ну да, может, если она у него во дворе собственного дома жила на цепи всю жизнь и никакого общения… все может быть.
– Да – ответил он.
– От чего? – поинтересовался я, так как мне правда было интересно ради статистики.
– Она покончила самоубийством. – ответил он. – ей надоело жить, она была старая
“ну не идиот?” – подумал я и сказал, глядя ему в глаза, медленно и с расстановокой:
– Собаки не кончают самоубийством
– Нет, честно, моя покончила.
“Твоя”? Что значит “твоя?” В этом слове я часто улавливаю оттенок: “мой диван, моя стенка, мой гардероб…” ну и собака понятное дело. Она не живая, и у них как раз под стать стенке. Цветами подходит. Ротвейлер какой ни-будь. Ротвейлеры были популярны у “новых армян” в то время, так как им казалось, они страшные, и их тоже будут бояться. Это уже потом выяснялось, что воспитать рот-а они не в состоянии потому, что не умеют, не последовательны, не хватает жесткости (не жестокости, а жесткости).
И придется собаку отдать “в деревню”. Где ее скорее всего пристрелит сосед после того, как она слопает его куриц. Или задерет кавказец за выпендреж городского франта.
Или он будет сидеть на цепи и выполнять как и раньше декоративную функцию. И лаять.
Что еще можно делать собаке на цепи? Сейчас вместо ротов страдают стаффы, кстати.
Из-за этих…. Но они не виноваты – зло совершается из-за невежества часто.
– Ты ее наверняка знал – продолжил он. Она жила над домом хоровых искусств, на крыше.
Конечно я ее знал. Это здание на саят-нова, где высотка соединена с одноэтажным домом
На крыше этого первого этажа жила собака. Балкон ее владельцев выходил на крышу здания “хорового дома”.
Когда мы проходили мимо по улице, она почти всегда смотрела на нас с завистью, и неистово лаяла. В ее лае не было столько злобы, сколько беспомощности, истерики. Она с ума сходила от одиночества. Иногда, когда она лаяла, жители этого дома, стоящие на улице переговаривались друг с другом, и рассказывали, что ей просто выставляют миску с едой и водой на крышу.
– Как она “покончила с собой”? – поинтересовался я. – Напилась димедрола?
– Спрыгнула – ответил парень.
“Черт, довели собаку” – подумал я. Она просто так хотела вместо того, чтобы неистово бегать по крыше, просто погулять, уйти с этой чертовой крыши, понюхать травку внизу на газоне, посмотреть сблизи на других собак, себя показать, одним словом – простые собачьи радости 🙂
– Как вы могли? – сказал я. – Нет, я понимаю, что кто-то из ваших притащил собаку, скорее всего твой отец, а кто-то, скорее всего мать, сказала ее убрать. Потому, что он ее заранее не спросил. И решил поставить перед фактом.
– Норик – одернула меня спутница.
– А потом, когда они не смогли ее никому сплавить, то выкинули на крышу, благо она под боком. Чтож, и можно сказать “у меня есть собака”, и жена не сильно возражает.
– Норик! – спутницу я явно раздражал.
– Конечно, я не обвиняю тебя, ты тут ни причем! – не унимался я. Ты ведь не мог возразить и пойти против авторитета родителей. Тебе и в голову не пришло бы.
Но черт возьми, ты _мог_ хоть изредка ее выводить!
– Норик, заткнись – сказала моя спутница.
– Я выводил – тихо ответил парень
– Два раза в год? – съязвил я. – чтобы пофикстулить перед друзьями? Я тебя ни разу с ней не видел! Зато видел ее! Она бегала в истерике по крыше, пока наконец ее желание погулять не превысило чувство самосохранения, и она спрыгнула, понадеявшись, что все обойдется. Ведь она не гуляла и не брала барьеры и не знала что такое падать.
– Либо ты сейчас же заткнешься, либо я уйду. Оставь его в покое. Ты не имеешь права.
– Что? – я был удивлен. Потом посмотрел на парне.
Я не помню что я сказал ему. Наверное “арайжм”. Затем повернулся к ней и спросил – “что?”
Тогда мы круто поссорились. Она утверждала что я почем зря унижал парня, что от него ничего не зависело, что все равно все в прошлом и ничего не изменить уже и я просто упражняюсь в умении больно уколоть. Я возражал, что он не должен обманывать себя и рассказывать налево и направо что собака покончила самоубийством. Упиваясь своим несчастьем. И считая что “у него была собака”. Ни фига у него не было. Что должен понять, что нельзя так поступать, и что на нем тоже часть вины. И от него тоже что-то зависело. Что жалко собаку и какая у нее была жизнь. И таких много. Потому, что люди такие. Она считала что еси я даже и не прав, то все равно слишком невежлив, и мне за такое поведение морду набить следовало бы. И что я не имел права так себя вести.
Мы друг друга тогда сильно не поняли и обоим было очень паршиво. Ей, что она связалась с таким неотесанным грубияном. Мне – что она меня им считает.
Ссора с любимым человеком – всегда потрясение. С очень любимым – сильное потрясение. По моему я кажется некоторое время стал держать свое мнение при себе после той ссоры.
Вчера наконец увидел 5-20 Хауса. И как он разговаривал с родителями Катнера. И вспомнил ту чертову ссору.
И сначала подумал – а я все равно правильно поступил тогда. Буду оставаться самим собой. Ссора – значит так и должно быть. Как если собака прыгает с крыши. Это тоже так и должно было быть. И мальчик, утверждающий, что это было осознанное самоубийство и ей надоело жить. Так и должно было быть. Но если каждый будет оставаться самим собой и не меняться, так ничего не изменится. People don’t change. Nothing changes.
[}}