Спросили бы вовремя Дон-Кихота, хочет ли он во имя славы побегать с тазом на голове или готов рассмотреть и другие способы ролевой самоидентификации – возможно, не вышло бы никакого символа из Дон-Кихота. Но Алонсо Кихану не спросили, его назначили. Создав этим травму такой величины, которая одна и способна вынести требуемые масштабы.

Вот представьте себе: вы терапевт, приходит к вам пациент. И рассказывает – меня окружает зло, я ощутил призвание с ним сражаться. Но люди жестоки, женщины вероломны, а камни дерутся, если падать на них с коня. Посоветуйте, доктор, как сделать так, чтобы было менее больно.

За спиной пациента хрипло дышит ребристая кляча, на голове у него, как уже было замечено, таз. Здороваясь с вами, человек случайно сел мимо стула.

Дальше понятно. С одной стороны, у нас в анамнезе застарелая депрессия, неподключенность к реальности и тяжелый инфантилизм. С другой, на данный момент имеется острое психическое расстройство, влияющее еще и на координацию движений. Подходим к вопросу комплексно: подбираем успокоительное, которое позволит благородному дону как минимум перестать все время падать (а в идеале – еще и нормально спать), и одновременно работаем с тревожностью. Проговариваем эмоции, вспоминаем родителей и проверяем, чем человека так сильно обидели в детстве, что теперь он не хочет видеть реальный мир. Реальный мир – безусловно, довольно скучное место, но и в нем можно встретить хорошую женщину. Проработанные подростковые комплексы позволяют выстроить конструктивные отношения, что, в свою очередь, ведет к постепенному выходу из депрессии.

Или Золушка, милая девочка. И просо мы перебираем, и платья шьем, и мачехе с сестрами ни слова ответить не можем, и розы выращиваем за одну ночь. Что, безусловно, уже квалификация – настолько не мочь сказать хоть слово поперек, что от безысходности начать творить чудеса. Тоже надо уметь.

Терапевту явно есть, над чем поработать. Безответность у Золушки вообще наследственная: Золушка, вспомним, боялась перечить мачехе, потому что мачеха грозилась отыграться на отце. То есть папа, самостоятельный зажиточный лесник, сам себя защитить не в состоянии. Выгонит его злая жена из дома – уйдет. Что же касается матери, то та умерла настолько рано, что одно это дает нам массу терапевтического материала. Работаем с Золушкой над ее отношениями с отцом (зависимость, перевернутая иерархия «старший-младший», отсутствие эффективной коммуникации – отцу-то ребенок про свои мучения ни слова не говорил), а также над эмоциональной лакуной, возникшей за годы сиротства.

Параллельно – над контактом с мачехой. Девочка пыталась найти в ней хоть тень душевного тепла, вот и делала все, что велели, в тщетной надежде, что полюбят. У родных-то детей в семье всё было совсем неплохо. А у Золушки на месте отношений с мамой зияла такая дыра, что даже личное счастье в нее чуть не провалилось. Это нам мачеха кажется злой и бездушной, а для падчерицы она оказалась единственным доступным носителем материнского начала. Есть, конечно, еще и крестная, но эти феи такие непостоянные – сегодня здесь, завтра там. Мачеха хотя бы является все время в одном и том же обличье – а для ребенка постоянство куда важнее, чем даже умение превращать мышей в лошадей.

Золушка, избавленная от своих проблем, свалила бы из дома задолго до бала во дворце. Начала бы потихоньку отстаивать свое мнение, разговаривать с отцом, строить отношения с мачехой, набралась бы храбрости знакомиться с незнакомцами…

Малышу можно помочь в его внутреннем одиночестве – но не возникнет Карлсон. Карабасу-Барабасу поработать над комплексом неполноценности по поводу отсутствия у него собственных детей – и не было бы у нас символа жадности и злости. Не было бы символа кликушества – умной Эльзы (повышенная потребность в контроле, основанная на детских травмах в объектных отношениях), символа брошенных на произвол судьбы детей – Ганса и Гретель (некоторых книжных героев просто нужно научить предохраняться), не было бы даже символа дружбы, добрейшего кота Леопольда (нежелание брать на себя ответственность вкупе со страхом серьезных отношений). Ему бы кошку и котят, вот и прошла бы потребность дружить с едой.

(Остался бы только барон Мюнхгаузен. Честность всегда остается честностью, как ты ее ни лечи).

այստեղից

ու տենց