Так уж получилось, что обоих моих дедушек звали Норайрами.
Это обстоятельство позволило моим родителям формально
подойти к ответственному делу выбора имени для своего отпрыска
назвав меня так же – Норайром
Я в свою очередь, чтобы различать дедушек, придумал им свои имена, и называл одного Дедом ФаЛяДо, потому, что он был музыкант (виолончелист), а другого Дедом Летчиком, потому, что он был летчиком. Несмотря на то, что я мало что о них знаю и помню, сегодня попробую рассказать о Деде Летчике (далее ДЛ), потому, что воспоминания о нем более свежи в моей памяти.

Если я не ошибаюсь, в это время его мать, моя прабабка была беременна его старшим братом – Hrayr-ем.
Некоторое время семья жила в Ростове, а затем перебралась в Ереван.
Норайр Гаспарович родился в 21-ом году, полагаю, уже в советском Ереване
По моему, он был младшим в семье. Кроме старшего брата, у него также была сестра по имени Тамар.
Я ее очень смутно помню, и запомнил-то лишь потому, что Тамар любила устраивать сходки ванской родни, где угощала всех так называемем “калагешом” – жаренной чечевицей с мацуном и чесноком. Гости, с важничая, утверждали, что “калагеш” истинно ванское блюдо, но на мой неискушенный взгляд – гадость редкостная, и я ребенком очень жалел население Вана, где такая дрянь могла считаться хорошей едой.
При таких встречах старшие в семье, как это принято, рассказывали не только об оставленном доме, но и всякие небылицы о предках “героях”, которые якобы известны тем, что взорвали турецкий штаб, убили пашу, и такого рода мелкими пакостями. Не обходилось, конечно без разговоров о несметных богатствах, которые тщательно спрятаны, и, которые несомненно никто не еще нашел.
Признаюсь, где именно они спрятаны я не знаю, и знать не желаю, потому, что никогда не слушал подобную чепуху а предпочитал играть со своими троеродными сестрами
Женское общество я любил уже с раннего детства
Позволю себе отклониться и написать еще немножко о семье Тамар. У нее было два сына – Сереж и Размик, а также дочь Люда.
Сереж слыл чудаком. Его родителей неоднократно вызывали не только в школу, но и… в армию… где он наивно вытворял всякие глупости… припоминаю лишь историю о том, как он заснул на посту, укутавшись в красное знамя
Затем, в 35 лет Сереж поступил и отучился в политехнике…
А Люда работала в “депутатской” аэропорта. И когда мы куда ни-будь улетали, или если я с папой бывал в аэропорту, мы почти всегда заглядывали к Люде, пили чай, болтали, и вообще классно проводили время
Размик работал в политехнике, на ВТ. Но не преподавателем, а чего-то делал в лабораториях в подвале, в частности солнечные батареи. За это время он так спился и побратался со всем преподавательским составом, деканами, и всеми такими, что помог получить диплом не одному лоботрясу. “Только вот у меня диплома нет” – сетовал он.

Но вернемся к ДЛ. Он рос худощавым, высоким, атлетически сложенным кондовским мальчишкой с голубыми ванскими глазами, большим армянским носом и…
белыми волосами. Белые волосы у него на всех снимках
Уже ребенком он работал, чтобы помочь своей очень бедной семье… я помню две истории о его юношестве. Одну – смутно, вторую неплохо.
Как-то он подрабатывал, копая колодец в Эчмиадзине. Земля в Армении в описаниях не нуждается – сплошные камни, булыжники один больше другого. Кажется, когда поднимали один из булыжников, он сорвался на деда.
Еще он работал на стройке школы, вроде на Сарьяна. Однажды, нагрузив тележку с камнями, он в очередной раз прокатил ее по деревянному мостику на высоте третьего этажа, а мостик не выдержал, и Норайр, вперемешку с грудой камней свалился вниз.
Как ему рассказали, он три недели лежал без сознания. Врачи надежды не давали.
Он помнит лишь то, что очнувшись увидел мать, и сказал, что очень проголодался…

На фоне такого, детство моих сверстников, пусть холодное, темное, и иногда голодное, кажется вполне ничего себе
Я знал лишь одного парня, который подрабатывал грузчиком в аэропорту, правда, тот потом спился, стал попрошайкой, а затем и вовсе пропал.

Через три месяца после несчастного случая до Норика дошли слухи, что в Ереванском Аэроклубе набирают спортсменов.
Для этого необходимо пройти мед. комиссию, а здоровье у него еще не совсем восстановилось. Тем не менее он попытал счастья, и… его взяли!
– Сказали годни – рассказывал он – я и до сих пор годни!

Его основным увлечением стал аэроклуб, где он учился, летал, жил, ночевал на траве у самолетов в спальном мешке…
Помимо аэроклуба, он учился в училище где-то где сейчас дом офицеров, и конечно подрабатывал, помогал семье. В это время, его брат Грайр уже преподавал в политехнике.
“Грайр был головастый и хорошо знал математику” – рассказывал дед. “Я нет, не тянул… у меня были  четверки” – признавался он.
Однажны, во время урока математики, в класс зашел бухгалтер, и попросил Чилингаряна выйти для получения премии.
 – Что за премия? – возмутился учитель математики и последовал вслед за бухгалтером и своим студентом.
Он стоял рядом с моим дедом, пока бухгалтер отсчитал ему 500 рублей – неслыханные в то время деньги!
Математику стало плохо. Подняв крики о коррупции, математик заявил что будет жаловаться в вышестоящие инстанции.
 – Как это – возмущался он – я тут работаю, а мне премии никто не дает, а моему студенту, да еще не лучшему, кто-то перечислил столько денег!
 – Помолчи – посоветовал бухгалтер – ты не знаешь кто дал эти деньги
 – Кто? Кто мог дать такие деньги – не переставал возмущаться математик.
 – Стаааалин – шепотом произнес бухгалтер. Это Сталинская премия. Она полагается летчикам, а Чилингарян – летчик!
Тут математик поник и отошел. На Сталина жаловаться было явно некому.
А мой дед гордо принес домой 500 рублей – деньги, которые обычным людям даже не снились.

Потом началась война…
Студентов аэроклуба взяли в летное училище. Мой дед учился с Васей Сталиным.
Норик оказался самым опытным из курсантов, уже знал все, чему его пытались научить, отчасти, благодаря аэроклубу, отчасти благодаря училищу, отчасти, благодаря своей увлеченности, и напросился на самостоятельный полет, в то время, когда курсантов к самолетам еще близко не подпускали.
Его представили командиру полка, который вначале скептически отнесся к выскочке.
Задав ему пару вопросов, и получив неожиданно вразумительные ответы, полковник разрешил самостоятельный полет.
 – Однако официально, первый самостоятельный полет выполнил Вася Сталин – рассказывал дед.
 И летал Василий на каком-то особенном самолете, английском вроде, я не помню.
 Из его рассказов, я помню, что отечестенные самолеты были очень примитивны, и менее маневрены, чем немецкие.
 – В них не было даже рации, не говоря уже о локаторе – рассказывал дед, и отмечал, что локатор является исключительно полезной и необходимой штукой

Я ни разу не спрашивал его о войне. Никогда не задал ему вопроса, какие самолеты он водил. Мне казалось, что ему будет неприятно все вспоминать.

Но мой друг Овик, мастер на все руки, с которым мы зашли починить одинокому деду дистанционное управление,    завязал с ним разговор о самолетах и о войне.

 – Кем были – спросил Овик – бомбардировщиком?
 – Истребителем – ответил дед – и разведчиком
 – Много сбили? – допытывался Овик
 – Ни одного не сбил – ответил дед – я сам еле держался
 – Ну и ну – подумал я… откуда же у него столько медалей…

Я запомнил две истории о войне, рассказанные моим дедом. Обе произошли в самом конце войны.
Однажды, во время очередного развед вылета, ДЛ по какой-то причине он приземлился на полянку.
Только он отошел от самолета, как из леса появились немцы, и давай по нему палить. Дед кинулся под ближайшее дерево. “Ну думаю, попался. Теперь как мне добраться до самолета?” – рассказывал он
Но война уже заканчивалась, и наверное, все это чувствовали. Немцы сообразили, что одинокий летчик опасности не представляет, и неожиданно стали махать белым флагом. Они попросили деда взять их в плен. Дед не возражал, вышел из-за дерева, огородил им веревкой какое-то место, заявил, что они официально взяты в плен, раз уж им так этого хочется  и благополучно улетел.
Другая история произошла в день победы, где-то в Польше:
восьмого мая 1945 года Норик Чилингарян вернулся с боевого задания. Он не спал несколько суток, и, войдя в свою комнату, плюхнулся в перину и заснул.
Пока он спал, весть о победе дошла до их части, и соответственно началась попойка.
Пьяные сослуживцы горели желанием разделить водку радость победы с моим дедом, а потому долго, но тщетно орали под окном комнаты, пытаясь его разбудить
Наконец, одному из них спьяну пришла в голову блестящая мысль – он запустил гранатою в окно…

 – Я подумал бомба – рассказывал дед – проснулся и вижу что по комнате перина летает. Эта перина и спасла мне жизнь!
Таким образом, мой ДЛ чуть не погиб в день победы от руки сослуживца – советского солдата

  После войны ДЛ стал гражданским летчиком. Иногда летал заграницу. Советским летчикам при таких полетах выдавали два доллара. Он покупал на эти деньги  подарки детям – в частности, кока колу в банках. Посмотреть и попробовать кока-колу из банки приходила детвора всего дома
Однажды, в Бейруте, когда экипаж собрался погулять по аэропорту, дед почему-то решил остаться в самолете. “У меня какое-то чувство было, что лучше мне сегодня не уходить” – обьяснял он
  Спустя пятнадцать минут, в кабину вошел незнакомец, и схватил пистолет, оставленный кем-то из летчиков. Времени на осознание ситуации у деда почти не было.
Он врезал незнакомцу по башке, отобрал пистолет, и поддав ногой под зад выкинул из самолета.
Придя в себя, он сообщил об инциденте по рации, и незнакомца, погрузив на носилки унесли с  территории аэропорта.
Через некоторое время, уже в Армении его решили наградить. Сказали, что загадочный незнакомец оказался разыскиваемым террористом. Не знаю, насколько этому можно верить
Получать награду в здание ЦК Норика сопровождал Атбашьян, который уже был шефом армянской гражданской авиации
Я с Атбашьяном много общался, и он мне однажды сказал – “Твой дед настоящий летчик, таких сегодня немного”.
Однажды я привел деда к себе домой.
Я снимал квартиру на этаж выше Атбашьяна – так случайно вышло. Я позвонил ему и сказал – “Дмитрий Александрович, не хотите дедушку увидеть?”
Атбашьян зашел, и они с дедом стали вспоминать, обсуждать, и вперебой рассказывать друг другу разные истории из своей жизни.
 Я ничего почти не помню, кроме того, что слушал их раскрыв рот.
 – Нэт – говорил дед – в том самолете бил мотор такой-то марки и прибор такой-то марки
 – Вонцел хишум а – удивлялся Атбашьян и с улыбкой в глазах смотрел на нас
В тот день Атбашьян рассказал историю о том, как ему пришлось сажать проблемный самолет. Вроде мотор отказал у самолета… он не мог удержать его над полосой, самолет уходил то влево, то вправо, и как он в конце концов этот самолет умудрился посадить
А мой дед вспомнил другую историю, тоже о посадке самолета, у которого что-то не так работало.
 – Ну ти знаешь тот аэропорт… слэва гара, бакавой вэтэр, и я принял решение летэт в другой город на вынужденную пасадку
 – Вот, настоящий командир – прокомментировал Атбашьян –     принял решение! Не то что… кружат, кружат и никак не могут решить не то лететь обратно, не то садиться.

В последние годы ДЛ не мог заниматься одним из своих любимых занятий – садоводством. У него с братом был небольшой участок в Аване, где он сажал, собирал, возился с землей, и гнал тутовый самогон. Болея, он просил сыновей сходить, посмотреть как там участок…
И еще дед мечтал увидеть Ван.

Я должен был зайти к деду. Мы поговорили по телефону, и он сказал – “заходи, я тебя благословлю” – он знал что я покидаю Армению.
Я собирался зайти на уик энде, однако так устал после трудовой недели, что не сделал этого в суботту, а затем что-то помешало зайти в воскресение и я отложил визит на несколько дней. Откладывать, как оказалось было уже некуда…

Во время похорон Ашот попросил музыкантов исполнить гимн Советского Союза. Получившуюся пародию на гимн было бы прикольно услышать при других обстоятельствах.
Атбашьян на похороны деда придти не смог – ему делали операцию на сердце. Я встретил его при переходе улицы, он ходил, как всегда под ручку с женой. На мой вопрос, как прошла операция он ответил расстегнув сорочку и гордо продемонстрировав длинный шрам, идущий снизу до верху. “Ну что ты, Дима” – сказала его жена… А Атбашьян довольно улыбнулся 🙂

У моего деда был стаж более 125 лет. Хотя он прожил немногим менее девяноста.

Оба его сына стали гражданскими летчиками. Тигран, мой папа, был уволен вместе с другими 300 пилотами, когда Сибирь-авиа приобрела позорно разорившиеся Армянские Авиалинии.
У папы стаж 75 лет, однако ему сейчас 53. Это потому, что он летал в Чернобыль, и в Афганистан.
 – А что Вы в Афганистане делали, гражданские летчики? – поинтересовался я когда узнал
 – Как что – ответил папа – солдат возили отсюда… – и продолжил после паузы – и гробы привозили обратно… но я маме твоей ничего не говорил, смотри не проколись, я Вам говорил, что в Москву лечу или еще куда.
Еще я знаю, что он летал в Баку, где наши летчики брали на борт всех тех, кому живыми удавалось добраться до самолета.
А мой дядя Ашот много летал в Карабах. Во время полетов он завязал знакомства с такими людьми, как Вазген Саргсян, который впоследствии помог ему выкрутиться из весьма неловкой милицейской подставы.
За 75 лет стажа папе полагается около 50$. На эти деньги мои родители прожить не могут, и потому, папа поменял массу работ – развозил шаурму, пока работала машина, и был таксистом. Пятидесятилетний человек с инженерным образованием сегодня в Армении оказался никому не нужен. Сейчас он ставит окна, и зарабатывает столько же, сколько получает пенсии, работая с раннего утра до позднего вечера. Здоровье, которое не расшатали 8 полетов в день высоко в небе, расшатала работа на высоте советской новостройки. Тщетно я пытался подыскать ему работу полегче, хотя бы сторожем…
 А сейчас когда-то теплившаяся в нем надежда, что он вновь будет летать, уже совсем улетучилась.
Наверное поэтому мой дед говорил мне – “Я никогда не видел твоего отца таким несчастным”

   Принято думать, что семьям летчиков “хорошо” жилось в блокадные годы. Не знаю, правда ли это. Скажу лишь, что в то время, когда был организован альтернативный профсоюз, чтобы раздавать сэкономленный керосин, и предотвратить повсеместное воровство, а мой папа был одним из организаторов и отвечал за раздачу – у нас дома керосина не бывало. Потому, что себе он брал в последнюю очередь, и нам часто не доставалось. Поэтому я ходил на Туманяна и покупал там левый, желтый керосин. Не авиационный. А в то время, когда я поступал в институт, у нас доме совсем нечего было есть… кроме когда-то привезенной из средней азии кукурузной муки, из которой мама варила мамалыгу. Мы все ели мамалыгу, мамалыгу, и ничего кроме мамалыги. Признаюсь, собака ела рис без мяса.

И летали они далеко не в идеальных условиях. Нередко с приземлившегося самолета снимали прибор, и устанавливали его на самолет, который должен был вот-вот взлететь. В то тяжелое время в Армянских Авиалиниях не было инцидента, унесшего жизни людей. И во многом благодаря работе таких, как мой отец

Здесь не хватает одной фотографии. Той, что висела на стене в большой, холодной одинокой квартире моего деда, в комнате, где он коротал свои последние дни.
На ней виден Норайр Гаспарович, похоже после полета, в белой сорочке, и накинутым на руку форменным пиджаком,  а сзади его ИЛ-18,  с движущимися лопостями, оставившими кривой след на целлюлоиде фотопленки.